А….. Как звучит полёт твоей чистоты в реках жизни Когда падают, когда умирают белые лебеди Когда жизнь пробивает себе дорогу сквозь смерть Когда свет тепла становиться льдом Холодным светом оборачивается Горячая кровь И зрит сквозь вечность непоколебимо и бескомпромисна в своём вдохновенном движении. Когда ясность прозрачней самого прозрачного стекла Как острое лезвие пронзает рентгеном И то зовёт за собой И ты не остановишься – Просто потому что ты и есть движение.
Я - звучание – мне нужен выход на заре - на заре – неустанное – твоё…звучание… …. – ритмы сердца моего теперь мне не знакомые - мне нужен выход на заре
Слышишь Я знаю ты слышишь Ведь ты со мной дышишь В одном ритме дышишь
Меняясь тактами Лететь спиралями
Я долго таю при лунном сиянии Я таю - та влага уйдёт и станет питанием Живым в движении сиянием
Ритмы сердца моего теперь мне не знакомые.
Вот мой молот – вот моя глыба гранита – а вот – я. Теперь работа.
Т. е. я просто не могу выйти - НА ВОЛЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮ
Мать т вою Еслибы я могла ещё ругаться я бы сейчас сильно очень ругалась. Раазучилась Я разучилась Теперь иначе - Боже я ничего не понимаю совсем теперь
Еще совсем немного – и загорятся звезды, и выплывет месяц и поплывет, покачиваясь, над тихими осенними полями. Потом месяц заглянет в лес, постоит немного, зацепившись за верхушку самой высокой елки, и тут его увидят Ежик с Медвежонком. – Гляди, – скажет Ежик. – Угу, – скажет Медвежонок. А месяц подымется еще выше и зальет своим холодным, тусклым светом всю землю. Так было каждый вечер в эту ясную холодную осень. И каждый вечер Ежик с Медвежонком собирались то у Ежика, то у Медвежонка и о чем-нибудь говорили. Вот и сегодня Ежик сказал Медвежонку: – Как все-таки хорошо, что мы друг у друга есть! Медвежонок кивнул. – Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем. – А ты где? – А меня нет. – Так не бывает, – сказал Медвежонок. – Я тоже так думаю, – сказал Ежик. – Но вдруг вот – меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать? – Пойду к тебе. – Куда? – Как – куда? Домой. Приду и скажу: «Ну что ж ты не пришел, Ежик?» А ты скажешь… – Вот глупый! Что же я скажу, если меня нет? – Если нет дома, значит, ты пошел ко мне. Прибегу домой. А-а, ты здесь! И начну… – Что? – Ругать! – За что? – Как за что? За то, что не сделал, как договорились. – А как договорились? – Откуда я знаю? Но ты должен быть или у меня, или у себя дома. – Но меня же совсем нет. Понимаешь? – Так вот же ты сидишь! – Это я сейчас сижу, а если меня не будет совсем, где я буду? – Или у меня, или у себя. – Это, если я есть. – Ну, да, – сказал Медвежонок. – А если меня совсем нет? – Тогда ты сидишь на реке и смотришь на месяц. – И на реке нет. – Тогда ты пошел куда-нибудь и еще не вернулся. Я побегу, обшарю весь лес и тебя найду! – Ты все уже обшарил, – сказал Ежик. – И не нашел. – Побегу в соседний лес! – И там нет. – Переверну все вверх дном, и ты отыщешься! – Нет меня. Нигде нет. – Тогда, тогда… Тогда я выбегу в поле, – сказал Медвежонок. – И закричу: «Е- е-е-жи-и-и-к!», и ты услышишь и закричишь: «Медвежоно-о-о-к!..» Вот. – Нет, – сказал Ежик. – Меня ни капельки нет. Понимаешь? – Что ты ко мне пристал? – рассердился Медвежонок. – Если тебя нет, то и меня нет. Понял? – Нет, ты – есть; а вот меня – нет. Медвежонок замолчал и нахмурился. – Ну, Медвежонок!.. Медвежонок не ответил. Он глядел, как месяц, поднявшись высоко над лесом, льет на них с Ежиком свой холодный свет.
"Вам нужно новое определение мужской энергии. Вам необходима мужская энергия для балансировки вашей женской, чувствительной стороны. Мужская энергия в своих высших формах работает с концентрацией, с установкой своих границ и совершенно определена в отношении того, что вы хотите и не хотите впустить в свое энергетическое поле. Высшая мужская энергия не позволит негативности вокруг вас полностью поглотить вас. Она поможет вам в постановке своих границ."
"Пока мы ищем вовне, мы есть то, что мы позволяем другим внушить нам о нас. Плохой, хороший, слабый, сильный, любовь, пустота, бог, ничтожество… Пока есть, кого искать, есть и тот, кому искать. Пока есть тот, кому искать, есть тот, кого искать. Все, круг замкнут. Собака, пытающаяся схватить себя за хвост и полагающая, будто хвост - это что-то, к чему нужно идти длинным путем и что нужно достичь (и лучше бы при помощи сложных интригующих практик), не так смешна. Но отмени некое «снаружи», где искать, куда надо вырваться - и тюрьма, это самозаключение, исчезнет сама собой в тот же миг. Достигшие понимания улыбаются, когда мы просим ИХ. Отвернувшись от себя, застенчиво закрывшись от себя собственным рукавом, лишь бы себя ненароком не увидеть, просим ИХ. Иногда они смеются. Громогласно или вполголоса. Это можно было бы назвать насмешкой, если бы в этом не было столько любви. Их смех как звон будильника и как хлыст, как журчание ручья в пустыне, который ты слышишь, но никак не можешь отыскать, чтобы утолить жажду. Иногда они делают то, что мы ждем от них: одевают белые/черные (вписать свой цвет) одежды, проводят ритуалы, говорят слова, молчат. И – ничего не делают. Они всего лишь струятся из собственных глаз, как лучи из солнца, как аромат из распустившегося цветка, и в глазах их – космических масштабов улыбка: ну сколько еще ты будешь ждать от МЕНЯ, сколько еще ты будешь ждать от меня СЕБЯ? Мы настолько одно, что я не кончаюсь где-то перед тобой, и ты не можешь остановиться в сантиметре от меня. Так кто кого и о чем спрашивает, и кто может дать ответ? Мы - два пальца одной руки, два луча одного светила, и когда мы перестаем играть в вопросы и ответы, нет и лучей, а есть только источник. И в этом источнике «ты», «я», «мы» растворены, прямо сейчас. Все уже есть, прямо сейчас, нет недостатка ни в чем. Только «ты» и создаешь недостаток. Ты гоняешься за собственным хвостом, вожделеешь его, будто он не принадлежит тебе изначально... И снова - улыбка, как аромат чего-то запредельного, но такого знакомого, такого родного, и силишься понять, откуда, откуда эта память, и, словно контуженный на всю голову при рождении, словно страдающий амнезией, силишься вспомнить, так кто же я, откуда я, как мое настоящее имя? А нет никакого имени. Только само настоящее. Собака, дающая имя своему собственному хвосту и стремящаяся к нему в постоянном слепом верчении, не так смешна. …Но мы, вместо того, чтобы упасть в эту безымянную, сочащуюся сквозь мир, не принадлежащую никому конкретно улыбку, вместо того, чтобы безмолвными окунуться в этот звенящий тишиной живительный источник… мы продолжаем метаться между определениями и версиями, поклонением и недоверием, мы ждем объяснений и спорим. О буковках. О смыслах. О том, есть ли любовь, и как обозначить пустоту. Как будто словами можно изменить и измерить истину, существовавшую задолго до них. Но достаточно вакуума. Полнейшей пустоты вокруг и внутри, на ничтожное количество времени, которого нет сразу и безоговорочно как только сбрасываешь кандалы часов, как только ныряешь в глубь плоских циферблатов. Перестать цепляться за любое – любое. За самое удобное и самое привлекательное. Самое мудрое и самое сильное. Остаться один на один с тем одним, кроме которого здесь и нет никого. Обнаружить себя даже не сомнамбулой, что бродила во сне по канату, воображая, будто гуляет по широкой дороге, и вдруг проснулась. Нет никакого каната. Обнаружить себя сразу в бездне, без векторов, без ориентиров, без чужих слов, без необходимости хоть что-то достичь. Обнаружить себя падающим в собственную бездну без всякой надежды на брошенную кем-то веревку, которая только кажется спасением или регалией, однако неизбежно оборачивается очередной петлей. Но это страшно. Мы же так привыкли хвататься за чужие знания, как за соломинку. Мы жадно ищем систему, которая бы объяснила нам ВСЕ. Да, порой кажется, что в системе удобнее. Безопаснее. Проще. И можно с ее поддержкой далеко зайти. Да, далеко. Но не до конца. Система - только ключ, пока мы допускаем, что есть стена и есть дверь, которую нужно открыть. А информации вокруг – через край, на любой вкус. И она затмевает от нас нас самих. Мы пронизаны информационными потоками настолько, что не слышим себя, мы попросту не приучены слышать себя. Мы настолько напичканы информацией, нафаршированы знаниями всех мастей, настолько привыкли черпать знания во вне, что чуть что надо узнать о себе – машинально тянемся за книгой-интернетом-кем-то еще. Вместо того, чтобы обратиться вглубь, выбрать прямой путь без искажений. Да, для этого надо стать чистым листом. Памятуя о том, что если на чистом листе написать слово чистота, сама суть чистоты исчезнет, а тот, кто вчитывается в это слово и тем паче в целое определение чистоты, уже не видит чистого листа. НО это все - опыт переживания, которое можно прожить только самому, иначе никак. Отсиживаться же за чужими знаниями и красивыми высказываниями также нелепо и глупо, как, довольствуясь выцветшим блеклым акрилом, прятаться за пыльной декорацией неба от голубого глубочайшего звенящего живого пространства. Но как часто мы все же продолжаем бездумно и жадно сыпать в себя любой подвернувшийся под руку информационный мусор, пусть даже еще секунду назад это казалось блестящей оберткой, мы позволяем всему этому сыпаться в нас, чтобы потом окопаться в этом и тратить энергию на попытки разложить приобретенное по полочкам, привести множество взглядов и теорий в одну какую-то в систему – свою или чужую, но так чтобы нигде хотя бы не выпячивалось и нигде не жало... А потом мы таскаем это ВСЕ с собой. И нам приходится ворочать этим в тот момент, когда, да-да, существование предлагает нам свободный парящий танец в неизведанное, изменяющееся, присутствующее за пределами любых устаревших в миг их рождения понятий..." источник: saga-ra.ucoz.ru/forum/74-172-1
"Когда я, старый пёс, жил в одиночестве, то мне захотелось говорить теми же словами, которые я слышал от моего достопочтимого Учителя : Вначале, когда я встретил своего совершенного учителя, Мне казалось, что я купец, который добрался до Золотого Острова, И я с усердием посвящал себя изучению различных предметов. Позже, когда я встречал своего учителя, я чувствовал себя неуютно, Как преступник пред ликом судьи, И я получал от него крепкие нагоняи. Сейчас, встречая свого совершенного учителя, я чувствую себя с ним на равных, Как голуби спящие в храме, И я не лезу к нему слишком близко.
Вначале, когда я слышал наставления, мне казалось, что сразу же буду их применять, Как голодный человек набрасывается на пищу, И я пытался их практиковать. Позже, когда я слушал наставления, я не мог понять о чём речь, Как будто слова эти были о чём-то мне чуждом, И я не мог выпутаться из общепринятых представлений. Сейчас, когда я слышу наставления, я чувствую отвращение, Как тот, кого заставляют есть собственную рвоту, И мне не хочется больше задавать вопросов.
В начале, когда я жил в уединении, мне казалось, что мой ум находится в покое, Как путник, который наконец вернулся домой, И я наслаждался пребыванием там. Позже, будучи в уединении, я чувствовал, что не могу там усидеть, Как красавица тяготящаяся своим одиночеством, И я часто покидал его и снова возвращался. Сейчас, находясь в уединении, я думаю, что это не такое плохое место, чтобы умереть, Как старый пёс, который забрался для этого под навес, И я готовлю своё тело к тому, что его придётся выбросить.
В начале, когда я размышлял о Взгляде, мне казалось, что чем выше он будет, тем лучше, Как хищная птица, которая подыскивает себе гнездо, И я раздавал всем советы. Позже, когда я размышлял о Взгляде, я чувствовал себя в растерянности, Как тот, кто стоит на перепутье, И я старался не открывать рта. Сейчас, когда я думаю о Взгляде, я чувствую, что дурачу других, Как старик рассказывающий детям небылицы, И я сам не очень то верю в то что говорю.
В начале, когда я думал о Медитации, мне казалось, что чувства радости и блаженства переполняют меня, Как при встрече мужчины и женщины с одинаковыми темпераментами, И я пытался добраться до самой её сути. Позже, когда я думал о Медитации, я чувствовал себя обессиленным и уставшим, Как слабый человек, который тащит непосильную ношу, И мои медитации становились всё короче. Сейчас, когда я думаю о Медитации, мне кажется, что я не способен оставаться в ней ни на миг, Как иголка которую пытаются воткнуть в камень, И у меня нет больше никакого желания медитировать.
В начале, когда я думал о Поведении , мне казалось, что я стянут путами, Как дикий конь, на которого накинули сбрую, И я притворялся смирным. Позже, когда я думал о Поведении, я чувствовал что волен делать то, что захочется, Как пёс сорвавшийся с цепи, И я освобождался от пут. Сейчас, когда я думаю о Поведении, оно мне кажется не имеющим никакого значения, Как для шлюхи которой уже всё равно, И для меня больше не осталось ни счастья ни страдания.
В начале, когда я думал о Цели, мне казалось очень важным её достичь, Как пройдохе важно расхвалить свой товар, И я очень сильно хотел её и надеялся. Позже, когда я думал о Цели, мне казалось, что она где-то далеко, Как будто на другом берегу океана, И у меня оставалось всё меньше решимости. Сейчас, когда я думаю о цели, то она кажется мне недостижимой, Как вору когда ночь уже на исходе, И я лишился последних надежд.
В начале, когда я давал учения, я казался себе умным и важным, Как красавица прогуливающаяся по рынку, И мне хотелось учить. Позже, когда я давал учения, мне казалось, что я хорошо знаком с предметом, Как старик, снова и снова рассказывающий избитые истории, И я был словоохотлив. Сейчас когда я даю учения, я чувствую, что выхожу за границы дозволенного, Как демон побуждаемый заклинаниями, И мне очень стыдно.
В начале, когда я участвовал в диспуте, мне казалось, что я улучшаю свою репутацию, Как тот, кто хочет изобличить зло через суд, И я давал волю праведному гневу. Позже когда я участвовал в диспуте, мне казалось, что занимаюсь поисками истины, Как беспристрастный судья, ищущий подлинное свидетельство, И я напрягал все свои способности. Сейчас, когда я участвую в диспуте, мне кажется, что можно доказать истинность всего что угодно, Как для вруна, путешествующего по легковерным деревням, И я соглашаюсь со всем, что бы мне ни сказали.
В начале, когда я писал, мне казалось, что слова появляются сами собой, Как у махасиддха пишущего дохи, И это было для меня естественным. Позже, когда я писал, у меня было чувство, что это я складываю вместе слова, Как искусный стихоплёт пишет свою поэму, И я старался подбирать красивые выражения. Сейчас, когда я пишу, я чувствую тщетность этого, Как человек, которому надо нарисовать карту места которого он не знает, И я не извожу зря чернила и бумагу.
В начале, когда я встречал друзей, мне хотелось помериться с ними силами, Как будто мы были лучниками, собравшимися на состязание, И я любил их и ненавидел. Позже, когда я встречался с друзьями, мне казалось, что мне подходят все, Как шлюхе, которая попала на ярмарку, И я дружил со многими. Сейчас, когда я встречаю друзей, мне кажется, что не вписываюсь в людские собрания, Как прокажённый, который осмелился пробраться в толпу, И я предпочитаю быть в одиночестве.
В начале, когда я видел богатство, я чувствовал сиюминутную радость, Как ребёнок собирающий цветы, И я не занимался его накоплением. Позже, когда я видел богатство, мне казалось, что его всё-равно никогда не будет хватать, Как воды, наливаемой в кувшин с разбитым дном, И я особо не старался его обрести. Сейчас, когда я вижу богатство, мне кажется, что это тяжкая ноша, Как куча детей для старого нищего, И я предпочитаю не иметь ничего.
В начале, когда я приглашал помощников, мне казалось, что надо обеспечить их работой, Как рабочих собравшихся специально для этого, И я раздавал им задания. Позже, когда я приглашал помощников, я чувствовал, что теряю свою независимость, Как молодой монах, прислуживающий старшим, И я разрывал такие связи. Сейчас, если я приглашаю помощников, мне кажется, что теряю всё, что имел, Как если бы впустил себе в дом вороватых собак, И я предпочитаю делать всё сам.
В начале, когда ко мне приходили ученики, меня переполняло чувство собственной значимости, Как слугу, который уселся на место хозяина, И я старался на совесть. Позже, когда ко мне приходили ученики, мне казалось, что мой ум и понимание могут принести им пользу, Как гость по праву занимающий почётное место, И я старался им помочь. Сейчас, когда ко мне приходят ученики, я делаю вид, что сержусь на них, Как демон живущий в пустынной местности, И я гоню их прочь камнями."